Статья Юрия Ивановича Холодного, вышедшую в печатном издании «Вестник Академии Следственного комитета Российской Федерации» №4/2015. Статья публикуется с согласия автора. Копирование и распространение этой статьи разрешается только с согласия автора и при условии, что материалы сохраняются без изменений, а также с указанием ссылки на источник и авторские права.
К 40-летию применения полиграфа в России
Юрий Иванович Холодный,
доктор юридических наук, кандидат психологических наук (Московский государственный технический университет имени Н. Э. Баумана)
Аннотация. В статье представлены некоторые малоизвестные страницы истории применения полиграфа в СССР и России. Прослежен вклад в развитие теории и практики исследований с применением полиграфа академиков А. Р. Лурия и П. В. Симонова, а также представлены результаты деятельности ученых и специалистов, внедривших полиграф в деятельность органов КГБ СССР (1975—1991 гг.) и легализовавших его использование в России (1993 г.).
Некоторые малоизвестные страницы истории становления применения полиграфа в России
В настоящее время исследования с применением полиграфа (далее — ИПП) активно применяются в России государственными органами и негосударственными организациями в своей деятельности, и проведение ИПП в различных областях общественной практики неуклонно растет и исчисляется ежегодно, по-видимому, уже многими десятками тысяч.
В июне текущего года исполнилось сорок лет со дня официального использования ИПП на территории России. В связи с юбилейной датой представляется правильным познакомить специалистов с некоторыми малоизвестными страницами истории становления и развития метода ИПП в целях выявления у человека информации о скрываемых им событиях прошлого.
Появление в СССР психофизиологического метода выявления скрываемой информации
Принято полагать, что 1879 г. является переломным в истории психологической науки, поскольку в том году В. Вундт организовал в Лейпциге первую в мире лабораторию экспериментальной психологии. Он проводил множество исследований, в том числе — ассоциативные эксперименты, в ходе которых «испытуемый должен был в момент, когда под впечатлением предъявленного слова у него возникает какое-либо представление (т.е. иное чем, чем значение слова-раздражителя), возможно быстрее нажать на ключ» (1) регистратора, в качестве которого использовался хронограф Гиппа. Созданная лаборатория привлекла вниманием научной общественности, и «прошедшие школу (В. Вундта — Ю. Х.) исследователи создавали по образцу лейпцигской новые лаборатории в различных университетах мира» (2).
Поэтому неудивительно, что среди ученых, посетивших лейпцигскую лабораторию, оказался В. М. Бехтерев, который уже получить известность в научном мире и был направлен в 1884 г. Петербургской Военно-медицинской академией «в страны Западной Европы для дальнейшего совершенствования научных знаний» (3). Однако научная командировка молодого ученого была досрочно прервана в связи с предложением вернуться в Россию и возглавить кафедру в Казанском университете. Обосновавшись в Казани, В. М. Бехтерев вел большую научную работу и в 1885 г. создал первую в мире лабораторию психофизиологии, которой руководил до 1893 г., когда был приглашен возглавить кафедру душевных и нервных болезней Петербургской Военно-медицинской академии.
Прошли годы, и в трудное послереволюционное время Казанский университет закончил А. Р. Лурия. В своих мемуарах, написанных полвека спустя, акдемик Академии педагогических наук СССР А. Р. Лурия вспоминал, что в 1921 г. он оказался в затруднительном положении: его «основной целью было стать психологом... (Но) одна из первых психологических лабораторий, основанная В. М. Бехтеревым в Психиатрической клинике Казанского университета, к тому времени закрылась. Единственным экспериментальным прибором, который удалось найти в университете, был старый, оставшийся без всякого употребления хроноскоп Гиппа для изменения времени реакции» (4).
Неизвестно, куда бы направились научные поиски будущего ученого (которому в ту пору было 19 лет), но наличие найденного прибора позволило ему «воспользоваться возможностью осуществить некоторые из идей» и «поступить в качестве лаборанта в Казанский институт научной организации труда, который был образован сразу после революции. Используя старый хроноскоп Гиппа, (он) начал изучать влияние тяжелой работы на умственную деятельность». Формирование научных устремлений А. Р. Лурия, по-видимому, произошло годом позднее, после поездки в Петроград, которая «стала незабываемой. В. М. Бехтерев, тогда уже старый человек с длинной белой бородой, показал мне свой Институт мозга... Я оказался под впечатлением его колоссальной энергии и совершенно иного мира науки, отличного от того, что я знал в Казани» (5).
Переехав в Москву в 1923 г. и став сотрудником Московского института психологии, А. Р. Лурия продолжил начатые в Казани исследования, и у него «возникла мысль: нельзя ли использовать (аппаратурные — Ю. Х.) наблюдения для объективного экспериментального изучения конфликта, стресса и сильных эмоций?.. Свободные ассоциации ...являлись компонентом разработанной нами методики. Мы просили испытуемого давать двигательный ответ одновременно с каждым словесным ассоциативным ответом. Подчеркиваю слово одновременно, так как логика нашего подхода требовала, чтобы словесный и двигательный компонент ответа объединялись в единую функциональную систему» (6).
Эта методика, получившая позднее название «ассоциативно-моторной», была использована при «изучении людей, испытывающих сильные эмоции в реальных жизненных ситуациях». Перебирая, на ком проводить экспериментальное исследование, А. Р. Лурия и его сотрудники «остановились на действительных или подозреваемых преступниках. ...Применяя процедуру сравнения реакций на различные типы слов у одного и того же испытуемого, мы часто обнаруживали действительного преступника среди других подозреваемых. Поскольку это исследование проводилось до формального следствия, мы могли использовать поздние показания преступника для проверки наших гипотез. Эта работа оказалась практически полезной для криминалистов, являясь ранней моделью детектора лжи» (7). Работы А. Р. Лурия получили известность в СССР и за рубежом: он усовершенствовал ассоциативный эксперимент, примененный ранее В. Вундтом, и вывел его на качественно новый уровень — уровень решения практических задач, в частности — борьбы с преступностью. Справедливости ради следует отметить, что работы по изучению возможностей ассоциативно-моторной методики были не единственными попытками использовать психофизиологический метод для выявления у человека скрываемой им информации. В те же годы были проведены эксперименты по применению «кимографа», «сфигмографа» и иных лабораторных приборов для оценки отражения эмоций человека в его физиологических реакциях (Рис. 1). В итоге этих экспериментов к концу 1920-х годов московские психологи пришли к выводу, что «с помощью этих точных аппаратов можно зарегистрировать выражения наших эмоций и аффектов, связанные с изменениями дыхания, пульса и кровенаполнения» (8).
Рис. 1. Эксперименты по регистрации физиологических реакций с помощью кимографа (Москва, МГУ, 1927 г.)
И хотя ассоциативно-моторная методика не вошла в арсенал средств раскрытия и расследования преступлений, вклад А. Р. Лурия в становление прикладной психофизиологии оказался весьма значительным. Он сформулировал генеральный принцип психофизиологического метод выявления у человека скрываемой им информации, согласно которому «единственная возможность изучить механику внутренних «скрытых» процессов сводится к тому, чтобы соединить эти скрытые процессы с каким-нибудь одновременно протекающим рядом доступных для непосредственного наблюдения процессов,... в которых внутренние закономерности и соотношения находили бы свое отражение» (9).
А. Р. Лурия оказался первым, кто призвал обратить «серьезное внимание на следы от преступления, которые сохраняются в самом преступнике, в его психике», полагая, что «эти следы столь же ощутимы и объективны, как и любые следы внешней среды» (10). Не будучи криминалистом, ученый установил, что «задача экспериментальной диагностики причастности сводится к тому, чтобы уметь вызвать искомые аффективные следы, и, с другой стороны, уметь их объективно проследить, зафиксировать». Более того, он показал путь решения указанной задачи: «подробнейшим образом изучив по материалам следствия ситуацию преступления, мы выбираем из нее те детали, которые, по нашему мнению, достаточно тесно с ней связаны и, вместе с тем, пробуждают аффективные следы только у причастного к преступлению, оставаясь для непричастного совершенно безразличными словами» (11). Изложив порядок отбора и организации материала для последующего его использования при выявлении у человека известной ему, но скрываемой информации, А. Р. Лурия, фактически, обосновал идеологию теста «на знания виновного», разработанного тридцать лет спустя американским специалистом Д. Ликкеном для исследований, проводимых с помощью полиграфа (так наз. «детектора лжи»).
Но наступили печально памятные в жизни нашей страны 1930-е годы. Все исследования в области применения психофизиологического метода для выявления у человека скрываемой им информации были прекращены и любые упоминания о возможности использования этого метода при раскрытии и расследовании преступлений признавались псевдонаучными.
Становление в СССР психофизиологического метода выявления скрываемой информации
В послевоенное время, когда применение проверок на полиграфе за рубежом в деятельности спецслужб и в правоохранительной практике неуклонно росло, в СССР отношение к «проблеме полиграфа» продолжало оставаться резко негативным. Как следствие, технология обнаружения информации у человека с помощью полиграфа на протяжении трех-четырех десятилетий не попадала в сферу исследований отечественных психологов или физиологов. Первым (после А. Р. Лурия), кто обратил внимание на данную тематику, был проф. П. В. Симонов (впоследствии — академик Российской Академии Наук, директор Института высшей нервной деятельности и нейрофизиологии РАН).
Приступив в начале 1960-х годов к раз-работке информационной теории эмоций, П. В. Симонов провел значительный объем экспериментальных исследований по психофизиологии эмоций и, в частности, внимательно изучил «метод обнаружения эмоциональных реакций на значимый для субъекта сигнал (так называемая лайдетекция, т.е. обнаружение лжи)». В результате этих работ ученый пришел к выводу, что «эффективность современных способов выявления эмоционально значимых объектов не вызывает сомнений. Подобно медицинской экспертизе и следственному эксперименту, эти способы могут явиться вспомогательным приемом расследования, ускорить его и, тем самым, содействовать решению главной задачи социалистического правосудия: исключению безнаказанности правонарушений» (12).
Независимо от П. В. Симонова, в начале 1970-х годов группа ученых Института биофизики АН СССР под руководством проф. Воронина Л. Г., занимаясь исследованиями механизмов памяти, использовала в качестве экспериментального средства «метод, на котором основан так называемый детектор лжи». По заявлению ученых, они «обратились к этому методу... потому, что... представляется перспективной любая методика, при помощи которой можно обнаружить изменения реакций, возникающих во время хранения... эмоционально окрашенных следовых явлений» (13) памяти. И хотя исследователи не затронули вопрос прикладного применения «детектора лжи», сославшись на его недостаточное «физиологическое обоснование» и отсутствие признания юридической наукой, сам факт выполненных ими исследований являлся лучшим свидетельством научной обоснованности и эффективности психофизиологического метода выявления в памяти человека необходимой информации.
Решающий толчок, придавший «проблеме полиграфа» в СССР особое звучание, пришел из-за рубежа и был весьма неожиданным. В начале 1960-х годов разведка Германской Демократической Республики понесла серьезные потери на территории других стран; хорошо подготовленные с оперативной точки зрения агенты были разоблачены в результате их проверки на полиграфе. О произошедших провалах разведка ГДР информировала КГБ СССР, и это заставило объективно оценить «проблему полиграфа». Анализ зарубежной научной информации и оперативных данных показал, что, невзирая на негативное отношение отечественной правовой и психологической науки к «детектору лжи», далее бездоказательно «отмахиваться» от метода ИПП недопустимо, и в конце 1960-х годов руководство КГБ поручило ученым и специалистам ведомства провести экспериментальное изучение прикладных возможностей использования полиграфа. Для этого была сформирована специальная группа под руководством почетного сотрудника госбезопасности, канд. мед. наук полковник В. М. Наумова; ответственным исполнителем исследований стала капитан A. A. Заничева. На определенном этапе в группу для проведения экспериментов был включен сотрудник Медицинского управления ведомства, врач-психиатр, старший лейтенант В. К. Носков. Работа проводилась сотрудниками КГБ на базе одного из научно-исследовательских институтов министерства обороны в условиях особой секретности и велась под научным кураторством и при активном участии проф. П. В. Симонова.
США — единственный в мире производитель «детекторов лжи» в 1950—1970-годы — ввели эмбарго на продажу этой продукции странам «восточного блока», тем не менее, спецслужбы ГДР, Югославии, Польши, Венгрии, Болгарии были оснащены полиграфами американского производства. В конце 1960-х годов американские полиграфы появились также в КГБ СССР (Рис. 2).
Рис. 2. Трехканальный «Keeler Polygraph» фирмы «Associated Research Inc.» (США; конец 1960-х годов)
Начатые группой эксперименты показали, что удобные в полевых условиях традиционные «детекторы лжи» мало пригодны для осуществления научных исследований, поскольку не позволяли выполнять точные измерения динамики дыхания, активности сердечно-сосудистой системы и электрических свойств кожи (Рис. 3).
Рис. 3. Полиграмма, зарегистрированная на трехканальном «Keeler Polygraph» фирмы «Associated Research Inc.»
Поэтому в лабораторных экспериментах, проводимых группой Наумова-Заничевой, применялся стационарный энцефалограф французского производства, который был доукомплектован соответствующими блоками и датчиками (Рис. 4).
Рис. 4. Эксперименты по выявлению у человека скрываемой им информации (Москва, конец 1960-х годов; рисунок публикуется впервые.)
Экспериментальные исследования вскоре подтвердили, что использующиеся за рубежом проверки на полиграфе — не псевдонаучный метод, как о том говорила советская юридическая и психологическая науки, а весьма эффективное средство выявления у человека скрываемой им информации.
Негативное отношение к «детектору лжи», которое существовало в СССР, привело в 1969 г. к курьезной ситуации во время съемки фильма «Ошибка резидента». Съемочная группа обратилась в КГБ СССР с просьбой оказать консультационную помощь при съемке эпизода, связанного с проверкой на полиграфе советского разведчика, роль которого блестяще сыграл известный киноактер Михаил Ножкин.
Фильм снимался в то время, когда упомянутые научные исследования группы шли полным ходом, и в КГБ полезность проверок на полиграфе уже не вызывала сомнений. Поэтому, чтобы показать, что в СССР никто серьезно к «детектору лжи» не относится, и вселить мысль, что волевой и преданный Родине патриот может легко обмануть этот «псевдонаучный прибор», руководство ведомства поручило группе Наумова-Заничевой оказать консультационную помощь съемочной группе и... исказить процедуру проверки на полиграфе, что и было сделано. «Засекреченная» A. A. Заничева не могла лично присутствовать в съемочном павильоне, поэтому, когда съемка дошла до «детектора лжи» (14), в павильоне появились два офицера КГБ, которые «редактировали» этот эпизод в соответствии с ее указаниями. Итог коллективного «творчества» сотрудников госбезопасности зрители могут видеть в популярном фильме до сих пор: проверка на полиграфе показана в утрированном виде. «Роль» полиграфа, который был «успешно обманут» М. Ножкиным, «играло» закамуфлированное декоратором... пианино.
«Self-made generation»
Вскоре после описанных выше событий, экспериментальные исследования группы под руководством П. В. Симонова были успешно завершены, и A. A. Заничева защитила в 1970 г. первую в СССР кандидатскую диссертацию по тематике применения полиграфа. Метод ИПП был официально признан научно обоснованным, и применению полиграфа в КГБ был дан «зеленый свет». A. A. Заничевой быстро показала эффективность использования ИПП в оперативной практике, но единственный (!) специалист- полиграфолог не мог удовлетворить потребности органов госбезопасности огромной страны: необходимость создания специального подразделения, занятого применением полиграфа, стала очевидной. Но на этом пути возникло несколько препятствий.
Одно из них — отсутствие необходимой техники — было вскоре устранено: парк полиграфов пополнился новыми приборами фирм «Associated Research Inc.» и «Stoelting». Один из полиграфов был передан в ЦНИИ специальной техники Оперативно-технического управления (далее — ЦНИИСТ ОТУ) КГБ, и под руководством начальника одной из лабораторий, капитана, к.т.н. Ю. К. Азарова были начаты работы по изучению и созданию технических средств для целей выявления у человека скрываемой информации. В этих работах принимал участие Л. Г. Алексеев, в настоящее время — известный в стране полиграфолог. Клинический полиграф стал также использоваться Медицинским управлением в психологических исследованиях при отборе кадров. В этих работах наряду с В. К. Носковым принимал участие Б. И. Гусейнов — ныне известный в России полиграфолог. Так исподволь формировался состав специалистов, при-обретавших опыт работы с полиграфом в различных условиях.
Не ведая о предпринимаемых ведомством усилиях по развитию тематики ИПП и стремясь содействовать продвижению полиграфа в практику, П. В. Симонов — как ученый, глубоко погрузившийся в «проблему полиграфа» — направил Председателю КГБ при СМ СССР Ю. В. Андропову докладную записку «О современном состоянии лайдетекции в Соединенных Штатах Америки и целесообразности некоторых мероприятий».
Сделав в документе краткий обзор применения полиграфа, ученый констатировал: «факты показывают, что метод объективной регистрации непроизвольных эмоциональных реакций продолжает разрабатываться и применяться в США. Это обстоятельство дает основание считать целесообразным... организацию в системе КГБ при СМ СССР специальной проблемной лаборатории по изучению метода... с учетом новейших достижений психофизиологии, электроники и вычислительной техники». По мнению П. В. Симонова, в состав такой лаборатории должны были входить «научные сотрудники-психофизиологи с опытом инструментальной регистрации физиологических функций, инженер по приборам, специалист по вычислительной технике и программист».
Но основным препятствием в продвижении ИПП в практику являлся сложившийся за десятилетия в СССР устойчивый негативизм в отношении «детектора лжи». Последовавшее в начале 1950-х годов резкое увеличение использования проверок на полиграфе в США и других странах не привлекло внимание отечественной юридической или психологической науки. Напротив, специалисты Прокуратуры СССР заявили, что «советские ученые всегда отрицательно относились к таким критериям оценки правдивости показаний свидетелей и обвиняемых, справедливо считая, что... никогда нельзя с уверенностью определить, какие именно психические процессы вызывают к жизни то или иное физиологическое изменение в организме» (15). Появлявшиеся в те годы публикации по данной тематике лишь углубляли непонимание «проблемы полиграфа», смешивая воедино ее социально-правовые, естественно-научные, методические и технические аспекты (16). Перед внедрением полиграфа в деятельности спецслужб и правоохранительных органов страны стояла стена идеологических установок: применения «детектора лжи» — «лженаучно».
Сейчас уже неизвестно, как повлияла докладная записка П. В. Симонова (от 26 июня 1972 г.) на формирование и развитие дальнейших событий, и какие усилия были приложены при этом учеными, специалистами и оперативными работниками органов госбезопасности. Также неизвестен личный вклад Председателя КГБ при СМ СССР Ю. В. Андропова в то, чтобы пробить дорогу «псевдонаучному» полиграфу. Но ровно через три года, наперекор негативному, идеологизированному отношению советской науки к применению «детектора лжи», ситуация изменилась: 25 июня 1975 г. Ю. В. Андропов подписал приказ «О создании в составе ЦНИИСТ ОТУ КГБ при Совете министров СССР лаборатории № 30 (прикладной психофизиологии) и об утверждении Временного положения о лаборатории № 30». На лабораторию были возложены задачи по практическому использованию ИПП и проведению научно-прикладных исследований по «полиграфной» тематике.
Поставленные задачи решались небольшим коллективом, «костяк» которого составили те, кто стоял у истоков изучения и разработки метода ИПП: начальник лаборатории № 30 Ю. К. Азаров, его заместитель — В. К. Носков, старшие научные сотрудники В. М. Наумов и A. A. Заничева.
В течение первых трех лет удалось полностью воссоздать зарубежную технологию проверок на полиграфе, переосмыслить ее и определились перспективные направления дальнейших научно-прикладных исследований и, самое главное, осуществить практическое применение ИПП в интересах оперативных подразделений органов госбезопасности. В конце 1970-х годов было начато применение вычислительных машин (Рис. 5) для количественной оценки данных, зарегистрированных в ходе тестирования на полиграфе (далее — ТнП).
Рис. 5. Вычислительный комплекс для обработки данных ТнП. (Лаборатория № 30, конец 1970-х годов; рисунок публикуется впервые).
Чтобы это направление развивалось, для выполнения ИПП в практике были приобретены переносные энцефалографы фирмы «Biomedica» /Италия/, отличавшиеся высокой надежностью и прослужившие около двадцати лет. Создание лаборатории № 30 привело к росту количества и расширению географии применения ИПП. Поэтому коллеги-полиграфологи из бывших союзных республик вполне могут вести отсчет времени применения полиграфа в своих странах начиная с практики органов КГБ. Сотрудники лаборатории впервые провели ИПП на территории Грузии и Латвии в 1976 г., на территории Армении и Украины в 1978 г., в начале 1980-х годов — на территории Казахстана, Киргизии и других республик. В 1977 г. сотрудники лаборатории впервые выполнили ИПП за пределами СССР, и позднее такие работы стали регулярными: полиграф применяли на территориях стран Европы, Азии и Африки.
Функции полиграфологов выполняли Ю. К. Азаров, A. A. Заничева, В. К. Носков, Ю. И. Холодный, Т. Г. Карих, Б. И. Гусейнов, В. В. Коровин, Б. Е. Федоров. И хотя объем и география применения полиграфа неуклонно росли из года в год, потребности органов госбезопасности в ИПП (из-за ротации кадров) обеспечивала группа всего из пяти-шести специалистов.
Деятельность лаборатории № 30 строилась в условиях строгой секретности: о ее существовании и функциях знали лишь те, кто сталкивался с ней по долгу службы. Но, начав использование полиграфа в оперативной практике, органы госбезопасности не могли скрыть этот факт полностью: в 1979 г. американский Конгресс во время слушаний, во время слушаний, посвященных подбору и проверке кадров в разведывательном сообществе США, среди прочих, обсуждал вопрос о применении полиграфа органами КГБ. Так, идеологические установки тщательно скрывали от общественности внутри страны то, что было хорошо известно за рубежом.
Осознавая необходимость внедрения полиграфа в практику борьбы с преступностью, независимо от КГБ и тоже в условиях конфиденциальности, сотрудники МВД из г. Москвы (группа К. С. Скоромникова) и г. Киева (группа А. Ф. Возного) провели экспериментально-прикладные исследования возможности использования полиграфа. Эти исследования оказались успешными и дали обнадеживающие результаты, которые были доложены на закрытой ведомственной конференции в г. Куйбышеве (ныне — г. Самара) в конце 1978 г.
Однако последствия оказались противоположными ожидаемым и вольнодумство было наказано: экспериментаторы были подвергнуты жесткой критике, исследования — прекращены, группы — расформированы, и эта тематика в МВД была предана забвения на двенадцать лет.
В частности, одним из сотрудников группы К. С. Скоромникова был В. А. Варламов, впоследствии — известный в стране полиграфолог.
В целом, в 1980-е годы была создана отечественная технология ИПП, адаптированная под специфику деятельности органов госбезопасности и позволявшая уверенно решать задачи, которые ставила оперативная практика. Как упоминалось ранее (17), были разработаны, испытаны в лабораторных и реальных условиях и допущены к использованию методические средства ТнП (тесты смешанного типа, оценки значимости версии, ситуационно значимых стимулов). Была отлажена технология подготовки полиграфологов, которые затем успешно работали в сложных оперативных условиях. Наконец, в 1986 г., фактически, в один год с США, был создан вычислительный комплекс — прообраз компьютерного полиграфа. Любопытно отметить, что монитором комплекса служил бытовой телевизор «Юность» (Рис. 6).
Рис. 6. Работа с прототипом компьютерного полиграфа. (Москва, 1987 г.; «исследуемый» — сотрудник лаборатории № 30, ныне - известный полиграфолог Б. Е. Федоров, у прибора — автор данной статьи).
Начав применение полиграфа в 1975 г., ученые и специалисты лаборатории № 30 к середине 1980-х годов смогли полностью устранить измерявшееся десятилетиями отставание от ведущих стран-пользователей полиграфа.
В 2004 г. автору этой статьи довелось выступать на 39-й ежегодной конференции Американской ассоциации полиграфологов /США/, и американские коллеги неоднократно задавали вопрос — «У кого русские специалисты обучились делать проверки на полиграфе?». И были весьма удивлены, узнав, что советские полиграфологи первого поколения не учились в какой-либо из школ, а, изучив зарубежный опыт, овладели методом ИПП самостоятельно. Первое поколение сделало себя специалистами само: это было «self-made generation»!
Деятельность лаборатории № 30 на рубеже 1980—1990-х годов
В конце 1980-х годов эпизодически в печати продолжали появляться затрагивавшие «проблему полиграфа» книги и статьи, в которых их авторы, пользуясь неосведомленностью читателя, грубо искажали реальные данные (18), или обсуждение данной проблемы подменяли демагогическими декларациями (19).
Отношение к полиграфу стало меняться только в последний год существования СССР. Впервые «детектор лжи» в СССР открыто был применен в начале 1991 г. при расследовании дела об убийстве священника А. Меня: некий «Бобков дал признательные показания в совершении убийства». ИПП Бобкова Г. А. проводил сотрудник лаборатории № 30 майор В. В. Коровин (ныне — известный в стране полиграфолог). Однако, как выяснилось в итоге ИПП, это был вынужденный самооговор: «в ходе проведения психофизиологической проверки по методике контактного полиграфа данных, свидетельствующих о непосредственном участии Бобкова Г. А. в убийстве А. Меня, не получено..., что позволило окончательно снять обвинения с Бобкова Г. А., Пустоутова А. П. и др.» (20).
Во время одной из зарубежных поездок руководство МВД СССР знакомилось с прикладными возможностями ИПП в полицейской практике, и в министерстве было принято решение подготовить предложения по внедрению полиграфа в деятельность органов внутренних дел (далее — ОВД).
Среди прочих мер, МВД обратилось в КГБ с просьбой об ознакомлении группы сотрудников министерства с методом ИПП, и зимой 1990—1991 гг. автору данной статьи было поручено прочитать лекции по основам теории этого метода, а также провести лабораторный курс занятий для небольшой группы сотрудников ОВД. В число слушателей группы, в частности, входили подполковник Гордиенко В. В. (впоследствии — начальник Академии Управления МВД России) и подполковник Игнатов С. В. (впоследствии — первый начальник Бюро специальных технических мероприятий МВД России). Занятия проводились до начала июня и были, как тогда казалось, временно прерваны в связи с наступлением поры отпусков. Но из-за событий, произошедших в августе 1991 г., занятия больше не возобновлялись...
Важную роль в легализации и распространении ИПП России сыграл вступивший в силу в 1992 г. «Закон об оперативно-розыскной деятельности в Российской Федерации», который обязал всех субъектов оперативно-розыскной деятельности (далее — ОРД) ввести в действие подзаконные нормативные акты, регламентирующие выполнение тех или иных оперативно-розыскных действий.
В исполнение этого закона Министерство безопасности (далее — МБ) РФ — один из преемников КГБ СССР — подготовило первый в стране нормативный акт, регулирующий применение полиграфа. Появление этого документа, шедшего вразрез устоявшемуся за десятилетия негативизму к «детектору лжи», вызвало большие споры в Министерстве юстиции (далее — МЮ) России, куда акт был подан на регистрацию. Генеральная прокуратура РФ поддержала необходимость внедрения ИПП в деятельность МБ России и введения в действие такого документа. В феврале 1993 г. МЮ провело совместное совещание с представителями МВД, МБ, Службы внешней разведки и Верховного Суда РФ, в ходе которого было рассмотрено обоснование целесообразности «легализации» полиграфа и его применения в ОРД. Все приглашенные участники совещания поддержали инициативу МБ России, и министерство юстиции 1 марта 1993 г. зарегистрировало ведомственную «Инструкцию о порядке применения специальных психофизиологических исследований с использованием полиграфа федеральными органами государственной безопасности».
Это был последний большой вклад лаборатория № 30 в решение «проблемы полиграфа» в стране — применение полиграфа в России было легализовано!
В 1994 г. инструкцию по ИПП ввело в действие МВД, в 1996 г. — Федеральная служба налоговой полиции, в 1999 г. — Министерство обороны России. Началось широкое внедрение ИПП в деятельность федеральных ведомств.
Легализованный метод ИПП более не требовалось прятать под грифом секретно. Поэтому в январе 1994 г. лаборатория № 30, выполнив возложенную на нее миссию и формально прекратив свое существование, перешла в новое качество: она была передана в Институт криминалистики МБ России и там получила статус отдела.
1. Ярошевский М. Г. История психологии. М.: «Мысль», 1976. С. 255.
2. Там же, С. 227.
3. http://to-name.ru/biography/vladimir-behterev.htm.
4. Лурия А. Р. Этапы пройденного пути. Научная автобиография. М.: Изд. МГУ, 1982. С. 12.
5. Там же. С. 13—14.
6. Там же. С. 19.
7. Там же, С. 21, 23.
8. Добрынин Н. Ф. Введение в психологию. М.: Гос. изд-во, 1929. С. 155.
9. Лурия А. Р. Диагностика следов аффекта // Психология эмоций. Тексты. М.: Изд. МГУ, 1984. С. 231.
10. Лурия А. Р. Психология в определении следов преступления // Научное слово. 1928. № 3. С. 81.
11. Лурия А. Р. Диагностика следов аффекта... С. 234.
12. Симонов П. В. Высшая нервная деятельность человека (мотивационно-эмоциональные аспекты). М.: Наука, 1975. С. 130.
13. Воронин Л. Г., Коновалов В. Ф. Электрографические следовые процессы и память. М.: Наука. 1976. С. 88—89.
14. Воспоминания киноактера М. Ножкина о съемках эпизода с «детектором лжи» — http://rutv.ru/brand/show/episode/273403.
15. Корнеева Л. М., Ордынский С. С., Розенблит С. Я. Тактика допроса на предварительном следствии. М. Гос. изд. юрид. лит. 1958. С. 6.
16. Михайловская И. Б. О положении личности в англо-американском процессе. М.: Гос. изд. юрид. лит., 1961; Николайчик В. М. «Сыворотка правды» и «детектор лжи» — возвращение к инквизиционному процессу // Советское государство и право. 1964. № 12. С. 120—126; Порубов Н. И. Допрос в советском уголовном процессе и криминалистике. Минск: Вышэйшая школа, 1968.
17. Холодный Ю. И. Применение полиграфа: тернистый путь эволюции терминологии // Юридическая психология. 2012. № 2. С. 32-36.
18. Николайчик В. М. США: полицейский контроль над обществом. М.: «Наука». 1987. 193 с.; Романов Н. Правда о «детекторе лжи». В США действует индустрия шпионажа и сыска // Советская Россия. № 67. 23 марта, 1988.
19. Ларин А. Правда о «детекторе лжи» // Известия. № 318. 13 ноября 1989.
20. Убийство Александра Меня — в зеркале КГБ // Московский комсомолец. 5 декабря 1991.
